Все
Отредактировано:07.09.21 08:46
Иосиф Бродский
Фрагмент поэмы "Шествие", 1961 г.
Романс Скрипача
Тогда, когда любовей с нами нет,
тогда, когда от холода горбат,
достань из чемодана пистолет,
достань и заложи его в ломбард.
Купи на эти деньги патефон
и где-нибудь на свете потанцуй
(в затылке нарастает перезвон),
ах, ручку патефона поцелуй.
Да, слушайте совета Скрипача,
как следует стреляться сгоряча:
не в голову, а около плеча!
Живите только плача и крича!
На блюдечке я сердце понесу
и где-нибудь оставлю во дворе.
Друзья, ах, догадайтесь по лицу,
что сердца не отыщется в дыре,
проделанной на розовой груди,
и только патефоны впереди,
и только струны-струны, провода,
и только в горле красная вода.
- - - - - - - - -
Вчера снова звонил Друг. Тот, что назвал меня Друга. Чертов Гений. Великий культовый фотограф. Художник. Писатель. Удивительный человек.
Он опять говорил о Смерти. О пустоте тут. Пустоте не от скудности, а от переполненности, исполненности, исчерпанности. О логичности смерти.
Я каждый раз боюсь за него, когда приходит эта тема. А она не отступает уже долго, давно.
Решили умирать по частям. Субличностями. Некоторыми. Ну, чтобы выжить целиком.
Все ж у него хорошо. И счастье есть. А вот ведь...
И я подумала, что мне повезло. Я как-то интуитивно нашла этот способ давно. Жизнь сама подсказала. И сколько их, меня, умерло... А я все жива. И даже снова молода и полна жизни. Я ведь справилась.
И сердце... Тогда, три года назад (или больше? кто помнит теперь?) я была уверена, что сердца моего вовсе нет давно. Раздарила осколки детям и страждущим, да и пусто там.
А вот же, нате вам...
Чудны дела твои, Господи.
Молюсь о Друге. Но знаю, что Бог с ним. В каждом его снимке, в каждой строке или росчерке пера.